И прольется кровь - Ю Несбё

– Потому что?..

– Потому что я ему рассказала.

– Что именно?

– Что хочу уехать отсюда. Что хочу взять с собой Кнута. Что больше никогда его не увижу.

– Его тоже?

– Я сказала ему, что… люблю другого.

– Другого.

– Тебя, Ульф. – Она покачала головой. – Я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя.

Ее слова прозвучали в этих стенах, как псалом, а синее сияние в ее глазах было настолько ярким, что мне пришлось опустить взгляд. Одна ее нога находилась в расползающейся луже крови.

Я сделал шаг к ней. Два. Встал обеими ногами в кровь. Осторожно опустил руки ей на плечи. Я хотел сначала понять, можно ли прижать ее к себе, но не успел, потому что она приникла ко мне и уткнулась лицом мне в шею. Она всхлипнула, потом еще раз. Я чувствовал, как ее теплые слезы катятся в вырез моей рубашки.

– Идем, – сказал я.

Я проводил ее в гостиную, молния осветила комнату и показала мне дорогу к дивану.

Мы легли на него, плотно прижавшись друг к другу.

– Я была в шоке, когда он внезапно появился в дверях кухни, – шептала она. – Он сказал, что напился до беспамятства в лодке с работающим мотором. Очнулся далеко в открытом море без капли бензина. У него были весла, но ветер нес лодку дальше в море. Первые дни он считал, что это не страшно. Мы ведь заставили его думать, что он кругом виноват, что он вообще ничего не значит после того, как ударил Кнута. Но он наловил сайды, пошел дождь, и он выжил. А потом ветер переменился. И тогда он понял, что, значит, не он виноват во всем. – Она горько засмеялась. – Он стоял здесь и говорил, что все уладит, наставит нас с Кнутом на верный путь. Когда я сказала, что мы с Кнутом уедем, он спросил, есть ли у меня другой. Мне показалось важным сообщить ему об этом. О том, что я могу любить мужчину. Потому что тогда он бы понял, что никогда не сможет вернуть меня.

Пока она говорила, температура в помещении упала, и Лея прижалась ко мне еще сильнее. До сих пор никто не пришел узнать, почему здесь стреляли. И когда прозвучал следующий раскат грома, я понял почему. И понял, что никто не придет.

– Кто знает о том, что он вернулся? – спросил я.

– Никто, насколько мне известно, – сказала она. – Он нашел знакомые ориентиры сегодня днем и на веслах добрался до берега. Пришвартовал лодку и пришел прямо сюда.

– Когда?

– Полчаса назад.

Полчаса назад. Тогда уже наступила темнота, а грядущая гроза должна была заставить людей укрыться в домах. Никто не видел Хуго и не знал, что он жив. Был жив. Никто не видел Хуго, кроме, возможно, одного человека, который с удовольствием шатается по округе ночью. Для всех остальных Хуго Элиассен был еще одним рыбаком, которого потребовало море, тем, кого больше не искали. Хотел бы я быть таким. Тем, кого больше не ищут. Но как сказал Йонни: «Рыбак никогда не перестает искать своих должников, пока не увидит их труп».

Новая молния озарила гостиную, а потом снова стало темно. Но я успел сообразить, все отчетливо себе представить. Как я уже говорил, мозг – это удивительное, необыкновенное изобретение.

– Лея… – сказал я.

– Да? – прошептала она мне в шею.

– Думаю, у меня есть план.

Глава 17

Тактика выжженной земли.

Вот что я про себя называл планом. Я должен отступить, как немцы, а потом исчезнуть. Полностью исчезнуть.

Первое, что мы сделали, – упаковали труп в полиэтиленовый мешок и обвязали веревкой. Потом мы основательно вымыли пол и стены и выковыряли пулю из стены в кухне. Потом Лея выгрузила из тележки шины и привезла ее в гараж, где я стоял с трупом наготове. Мы положили его на тележку, а вниз затолкали винтовку. Спереди к тележке мы привязали веревку, чтобы Лея помогала мне везти. Я нашел в мастерской небольшие плоскогубцы, и мы отправились в путь.

На улице никого не было видно; успокаивало то, что по-прежнему было темно. Я рассчитывал, что до того времени, когда люди начнут вставать, остается еще два-три часа, но мы на всякий случай прикрыли тележку брезентом. Путешествие прошло легче, чем я думал. Когда мои руки уставали, Лея сменяла меня, а я тянул за веревку.

Это Кнут увидел, как они приехали на автобусе.

– Он примчался и сообщил, что прибыли трое мужчин и две собаки, – рассказывала Лея. – Он хотел побежать предупредить тебя, но я сказала, это слишком опасно из-за собак, они могут напасть на след и выследить его. И я побежала к Маттису и сказала, что он должен тебе помочь.

– К Маттису?

– Когда ты поведал, что он просил у тебя денег за определенные услуги, я ведь поняла за какие. Он хотел, чтобы ему заплатили за то, что он не свяжется с Осло и не выдаст тебя.

– Но как ты узнала, что он этого не сделал?

– Потому что это сделала Анита.

– Анита?

– Она приходила не для того, чтобы выразить соболезнования. Она пришла выяснить, есть ли у меня хорошее объяснение тому, что я сидела в машине вместе с тобой. И по ее лицу я поняла, что мое объяснение недостаточно хорошо. Она знает, что я просто так не поеду с посторонним южанином в Альту за покупками. А я знаю, на что способна обманутая женщина…

Анита. «Никто не может дать обещание Аните и не сдержать его, понимаешь?»

Она взяла в залог мою душу, у нее был телефон Йонни и достаточно мозгов, чтобы сложить два и два. Я все-таки подцепил то, что она разносила.

– А Маттису ты доверяла?

– Да.

– Он врун и обманщик.

– И циничный предприниматель, который никогда не даст тебе ни капли больше того, за что ты заплатил. Но он держит слово. Кроме того, он был должен мне пару услуг. Я попросила его отвести этих людей от тебя или хотя бы задержать их, пока я не добегу до церкви и не прозвоню в колокола.

Я рассказал ей, что Маттис завел пластинку о том, будто видел, как я покидаю Косунд на лодке, а когда они все-таки решили осмотреть хижину, он повел их обходной дорогой. Если бы не обход, то они добрались бы до меня до того, как ветер переменился и я услышал колокольный звон.

– Удивительный человек, – сказал я.

– Удивительный человек, – рассмеялась Лея.

Нам потребовался час, чтобы дойти до хижины. Стало значительно холоднее, но тучи висели так же низко. Я помолился, чтобы не пошел дождь. Сейчас еще рано. Я начал задумываться, не привыкаю ли я к молитвам.

Когда мы приближались, мне показалось, я заметил несколько теней, бесшумно и быстро метнувшихся по плоскогорью. Внутренности оленя были вытащены наружу, а брюхо его полностью раскрыто.

Они основательно искали деньги и наркотики: матрас был распорот, шкаф разломан, печь распахнута, пепел выгребен наружу. Последняя бутылка спирта лежала под столом, половицы были отодраны, как и доски от стен. Это навело меня на мысль, что наркотики в квартире Туральфа спрятаны не слишком надежно, если вдруг они начнут там искать. Но мне было все равно, я не собирался забирать их. С этого момента я вообще больше не собирался иметь никаких дел с наркотиками. По нескольким причинам. Возможно, их было не так много, но все они были очень вескими.

Лея ждала снаружи, пока я распаковывал труп из полиэтилена. Я постелил на койку толь в несколько слоев, а сверху водрузил тело. Снял с него обручальное кольцо. Может быть, он похудел в море, а может, оно всегда сидело на нем так свободно. Потом я снял с себя цепочку с жетоном и надел ему на шею. Затем кончиком языка я нащупал свой выбитый передний зуб, взял маленькие плоскогубцы, ухватил ими соответствующий зуб в его пасти и вырвал с мясом. Ему на живот я положил винтовку, а под голову – деформированную пулю. Я взглянул на часы. Время летело быстро.

Я прикрыл труп еще несколькими слоями толя, открыл бутылку спирта и облил койку, просмоленный толь и все остальное внутри хижины. В бутылке осталась одна капля. Я немного помедлил, а потом перевернул бутылку и увидел, как неблагородный напиток Маттиса падает и утекает между разбитыми половицами.

Я вынул из коробка спичку, вздрогнул, услышав скрежет серной головки о бок коробка, и увидел, как вспыхнуло пламя.

Сейчас.

Я бросил спичку на толь.

Я читал, что трупы не очень хорошо горят. Возможно, потому, что мы на шестьдесят процентов состоим из воды. Но когда я увидел, как бодро вспыхнул просмоленный толь, я посчитал, что много мяса на гриле не останется.

Я вышел на улицу, но не закрыл за собой дверь, чтобы у первого огня была пища, чтобы он разросся и возмужал.

Мне не было нужды беспокоиться.

Казалось, языки пламени говорят с нами. Сначала голоса их были сдержанными и неясными, но постепенно становились громкими и яростными, и в конце концов они превратились в один сплошной рев. Даже Кнут был бы удовлетворен этим поджогом. Лея как будто знала, о ком я думаю, потому что сказала:

– Кнут обычно говорил о своем отце, что тот будет гореть.